Стас Нестерюк. Сказ об огне и гневе

Давно это было. Я – только что вернулся из армии, а два товарища моих – и вовсе не служили. Впрочем, с Олегом мы учились в одном классе, и не служил он, потому что вовремя поступил в университет, а вот Пашка – его младший брат – только весной окончил школу.
И решили мы как-то в августе, пока лето не закончилось, втроём махнуть на пару ночей на природу. Не то, чтобы в тайгу, но – в такое место, что и недалеко вроде от селений обжитых, но – то ли за ненадобностью, то ли от страхов суеверных, не ступает сюда нога человека. Взяли с собой палатку, еды на три дня, мешки спальные, удочки, прочую снедь… Добрались на поезде до станции Арапово, неподалёку от которой расположен Дом отдыха «Талка», названный в честь местной речки, и оттуда уже начали свой поход.

Весь первый день, главным образом, выбирали место. То на одном остановимся на час, полтора, то на другом… Где-то земля сыра слишком, где-то комарья очень много. Давно уже поняли, что нам, городским жителям, в жизнь не освоить тайн природных, и там, где человек бывалый нашёл бы место сразу, нам понадобилось несколько часов.

Оттого, вечером, бросив рюкзаки, наконец, в полусотне шагов от реки, и поставив палатку, мы, все трое заснули мёртвым сном, не позаботившись даже о малейшей безопасности. Как успели забраться в спальные мешки – на утро даже не вспомнили. Однако ночь прошла спокойно, и никого наша палатка не заинтересовала: ни зверей диких, ни люд бродячий. Оттого, возможно, что ни тех, ни других в здешних краях не было, а, возможно же, и оттого, что были мы молоды и отчаянны – не боялись никого и ничего, и тем уже – отпугивали от себя всякую тварь. Даже комары, казалось, не трогали нас этой ночью. Говорю так, потому что на следующую, когда мы уже пообвыкли, посидели с удочками, искупались, поиграли в бадминтон, прошлись вдоль берега в обе стороны (впрочем – недалеко, чтобы не потерять палатку из вида), долго не удавалось заснуть ни одному из нас. И даже дым костра не помогал теперь отогнать полчища комаров, которые, словно полоумные, с разлёта впивались в руки и лица, проникали в рукава, и даже – кусали сквозь рубашки.

Отчаянные хлопки ладоней, вместе с потрескиванием дров в костре, создавали такой шум, что приходилось повышать голос, обращаясь друг к другу.

-Странно… Вчера совсем не кусались… — в сотый, наверно, раз повторяет Пашка, длинный худой парень, потряхивая светлым чубчиком, призванным, как я понял, разить всех окрестных девушек наповал.

-Принюхались, наверно, — кивает короткой квадратной стрижкой старший брат.

-Посмотрите на небо, — предлагаю ребятам я. – Когда ещё в городе сможете увидеть столько звёзд разом? А ежели костёр погасить – так их, наверно, ещё больше будет видно!

-Ты очумел? Костёр погасить? От нас тогда до утра вообще одни обглоданные кости останутся!

Ребятами настолько овладел азарт борьбы, что они, похоже, забыли, для чего вообще выбрались на природу.

-Не хотите смотреть на небо, так глянь хоть ты, Пашка, на палатку.

Пашка послушно переводит взгляд:

-Ну, и что?

-А то, что голова и руки Олега танцуют на брезенте не хуже, чем в японском театре теней.

Пашка присматривается. Потом начинает хохотать. Действительно, языки пламени словно оживляют тень Олега, а ладони рук, которыми он то и дело хлопает комаров, и вовсе – придают картинке вид шарообразного барабана, бьющего то и дело самого себя предметами, возникающими из-за кулис.

Олег тоже оборачивается, и, очарованный тенью, теперь сам уже начинает «рисовать» на брезенте картины: то собаку, то орла с крыльями, то зайца. Спустя минуту и Пашка пересаживается к нему, и теперь мои друзья вдвоём устраивают войну теней на брезентовом экране.

Словно сразу исчезают куда-то комары – настолько увлекает моих друзей новая забава. А, может быть, — и впрямь исчезают, потому что и я вскоре перестаю то и дело хлопать себя ладонями… Или же – просто перестаю это замечать?.. Зато все мы сразу вздрагиваем, когда баталию на брезенте внезапно перечёркивает новый силуэт.

-Ты чего? – оборачиваются ко мне Пашка с Олегом, но, видя, что я не сдвинулся со своего места, переводят взгляд правее. Там – между ними и костром, стоит высокий седой старик в сером рубище, подпоясанном кушаком. Ноги его прикрыты какими-то старинными, если не древними шароварами, столь же серого цвета. Ноги – обуты в самые настоящие лапти.

-Здравы будьте, люди молодые! – говорит дед, слегка кланяясь; сперва – в сторону моих друзей, потом – в сторону меня.

-Здравствуйте, дедушка! – отвечаем мы.

Я недоумеваю: единственная сторона, с которой мог подойти старик, оставаясь не замеченным мной – это от реки. Однако он сух с головы до пят. Непонятное, что-то мистическое пронеслось в моём мозгу от этой мысли. Друзья мои, однако, увлечённые игрой, ни на что подобное не обратили внимание.

-Присаживайтесь, дедушка! – мгновенно среагировал на гостя Пашка, который вскочил и протянул старику чурбак, на котором прежде сидел сам.

-Спасибо, добрый человек, — старик присел.

-Куда путь держите? – тут же спросил Олег. При всей нашей дружбе он часто поражал меня непосредственностью, переходящей местами в бестактность. Мне не показалось, чтобы дед тут же захотел рассказать первому встречному о целях своего путешествия. Однако тот ответил:

-Живу я здесь. Так что получается, люди добрые, что сегодня вы – гости мои.

-Живёте? – не поверил Пашка. – Так здесь же ни одного жилого строения на килОметр вокруг! (Он так и сказал: «килОметр», подразумевая, что речь не о мерах длины, а о большом расстоянии.)

-А вот здесь – и живу! – старик очертил правой рукой в воздухе что-то вроде окружности. – Я вас ещё вчера приметил… Да, вижу, устали вы… Вот и решил дать вам отдохнуть.

-Вы нас ещё вчера видели? – удивились мы в один голос.

Старик кивнул.

-Вижу, не верите? Ну, что ж… Не верите, и не надо… Главное – ночь-то какая! Небо – чистое. Звёзд – видимо невидимо!

-Комарьё вот только мешает! – посетовал Олег.

-Комарьё? – будто бы удивился дед.

И действительно: словно по мановению волшебной палочки в воздухе враз прекратился всякий недобрый писк. Тишину теперь нарушал лишь треск поленьев, да слабый-слабый плеск воды в реке, когда шальная рыбёшка ударяла по поверхности хвостом.

И снова тревожный холодок, как и в самый первый момент его появления, пробежал у меня по спине.

-А мы, вот, из Энска приехали, — сказал я, желая прогнать это неприятное чувство. – На выходные. Завтра днём – отбываем обратно.

Старик несколько раз кивнул головой.

-Раньше здесь тоже город был… — промолвил он каким-то странным голосом.

-Здесь? – не удержался и спросил я. – Если вы про станцию Арапово, то до неё километров семь будет!

Историю родного края, я конечно никогда на «отлично» в школе не знал, но о том, что здесь кроме дома отдыха, построенного близ посёлка железнодорожников, – знал точно.

-Чуть дальше от реки, — сказал старик. – Отсюда, где мы сидим, его хорошо было бы видно.

Он махнул рукой в сторону леса.

-Талка-то в ту пору полноводнее была, чем ноне. Как раз до края леса вода доходила. Только леса этого не было…

Старик закрыл глаза и какое-то время молчал. Потом заговорил.

2.

Стоял здесь тогда вольный город Вольск. И оттого звали его Вольском, что очень гордились жители его вольностями своими, и отстаивали их в битвах с князьями соседскими, да суровым Ханом Степным, кочевавшим поблизости.

Правил в том городе князь Ярополк, и была у него дружина – сотня храбрых и ловких бойцов, готовых за князя и родину жизнь отдать, а управлял ей – славный седой воевода Далмаций, помнивший ещё времена, когда Солнце колесом вспять ходило, и были на том колесе тайные знаки начертаны. Но не о том речь…

А жил в городе Вольске в ту пору странный богатырь. Звали его, возможно Илья, возможно – Добрыня, а может быть – просто Иван… И был этот Иван, как говорили – не от мира сего. Одевался просто, разговаривал мало, ходил босой в любую погоду, и часто пропадал в лесу, где, как поговаривали, поклонялся одному ему ведомому идолу поганому.

Покуда был мальцом Иван, обижали его мальчишки, дразнили, да пряники отнимали, но, когда подрос, бояться начали. Потому что скручивал он их всех и вокруг себя по земле разбрасывал. Но – никого при этом не бил. И – ни на кого зла не держал, и всем всегда улыбался, словно мёду-пива отведал.

И вот, разнеслась по округе молва, что никого не боится Иван ни в честном бою, ни один против всей улицы. И достигла та молва ушей княжеских. Послал тогда Ярополк воеводу Далмация с десятком дружинников, и повелел им привести Ивана пред ясны очи свои.

Явился Далмаций к Ивану и приказал идти с ним в хоромы княжеские, да только отказался Иван, ответив, что не любит он дело военное. Приступили тогда к нему дружинники и попытались силою взять, да скрутил их всех Иван, и на землю побросал. А сам ни на миг улыбаться не перестал, словно в игрушку играет. Тогда упал перед ним на колени Далмаций и молвил: «Помилосердствуй, говорит, Ваня! Не пожалеет заслуг моих и седин князь, снимет голову по плечи самые, коли не приведём мы тебя пред очи его ясные!»

Смягчился тогда Иван, и согласился пойти в хоромы княжеские, дабы предстать перед Ярополком.

Посмотрел на него Ярополк взором недоверчивым, ибо улыбался Иван, что твой юродивый, да и повелел дружинникам атаковать его. Но вновь изловчился Иван, скрутил каждого и по земле разбросал, не ранив, впрочем, ни единого.

Подивился князь и тотчас предложил Ивану пост воеводы главного, взамен старого Далмация. Но вновь отказался Иван, сославшись на нелюбовь свою к делу военному.

Долго уговаривал его князь, а только, в конце концов, сказал Иван следующее:

-Не пойду я в дружину твою, князь. И воеводою не стану. А лучше выдай-ка ты мне грамоту; такую, чтобы смог я с этой грамотой пройти по княжеству твоему и молодцов собрать, которые согласны со мной пойти будут. Этих молодцов обучу я искусствам разным, и будем мы при надобности родину оборонять от врагов бесчисленных.

Сомневался князь, сомневался, да и согласился: выписал грамоту. Прошёл с той грамотой Иван по Вольску и деревням окрестным, отобрал для себя пятнадцать юношей, отвёл их в лес и начал там обучать разным премудростям.

В то же лето пришёл на город воевать соседский князь, давно мечтавший здешнее княжество к своему присоединить. Потому как издавна Вольск нравился чужим правителям, и всякий мечтал завоевать его. Вывел тогда Далмаций дружину, чтобы на защиту встать, но сказал ему Ярополк:

-Пустим вперёд Ивана с отрядом его, да посмотрим на способности их в бою ратном.

И вышли против дружины вражеской Иван и пятнадцать учеников его. Не только без оружия, но даже и босиком вовсе. Завидев их князь соседский, осерчал крепко:

-Видно, смеётся надо мной брат Ярополк, коли холопов босых посылает. А ну-ка, поучите их, братцы, прилежанию да учтивости!

И повелел расстрелять Иваново воинство из луков. Но только – как ни целились лучники, как ни гнули луки, да ни тянули тетивы свои – ни одна стрела никого не задела. Пуще прежнего осерчал соседский князь, и послал на Ивана всадников, дабы мечами его порубить. Да только, едва набросились всадники на юношей, как попадали с коней, и пороняли мечи свои, а самих бойцов скрутили воины Ивановы, и наземь побросали. Не убив, и не ранив, впрочем, ни единого.

Вслед за чем подошли вплотную к стану вражескому, и сказал Иван с улыбкою князю их:

-Уводи, князь, с миром войско своё. И не ходи больше с войной в землю нашу. А воротись во свою, да мирным землепашеством займись.

Подивился соседский князь словам Ивана, и приказал страже своей схватить его. Но и стражу скрутили и побросали наземь ученики Ивана, а Иван повторил тихо:

-Уходи, князь, с миром.

И приказал князь вражеский уходить войску своему, не смея возражать больше.

А Иван с учениками вернулся к своему лагерю, где встретили его с почестями. Но отказались от почестей Иван и ученики его, и вновь ушли в чащу лесную, сказав князю, что придут по первому зову о помощи.

И позвал князь Ивана меньше чем через месяц. Потому что пришли на родную землю несметные полчища Хана Степного, который давно в этих краях кочевал, да мечтал славный город Вольск покорить.

И вышли против него Иван и ученики его, и в мгновение ока разоружили все полчища, а самих кочевников скрутили и побросали наземь, после чего Иван подошёл к Хану и сказал, чтобы убирался тот в степь свою, и не возвращался никогда больше.

И убрался Хан послушно, но затаил обиду и вернуться обещал. И действительно – возвращался ещё трижды, но всякий раз разоружали его ученики Ивана и прогоняли обратно в степь…

Так вздохнул свободно славный город Вольск, потому что никто больше никогда не мог ему угрожать. И началась в городе счастливая жизнь на долгие годы. Потому что ни о чём так сильно не мечтали люди, как о жизни мирной и труде свободном.

Но прошли долгие годы, и не столь уж долгими оказались; и вот начал в Вольском княжестве то здесь, то там раздаваться тихий ропот. И, чем дальше, тем громче.

Первыми возроптали кузнецы: коли не надо больше воевать, то – не нужны стали никому мечи и копья, шлемы и доспехи прочие. А значит – остались кузнецы без работы, и пришлось им идти в землепашцы, хоть и не многим дело сие по душе было.

Возроптали, однако, вскоре и землепашцы. Для чего, говорят, должны мы дружину содержать, коли прозябает не первый год та дружина в праздности, и ни от кого землепашцев не охраняет? А воевода старый совсем из ума выжил: брагу пьёт целыми днями, да за молодыми девками по улицам бегает!

Ну, а ежели голос на дружину с воеводою у черни прорезался, то здесь недалеко уже и до самого князя: зачем, дескать, подать платим на него, да на слуг евонных, коли и без него землю пахать можно? И, вроде как, не нужен он стал теперь вовсе!..

Но громче всех возроптали дружинники. Ибо привыкли дружинники к доблести воинской, да смерти геройской, к жизни казарменной, да харчам казённым, но не привыкли к труду тяжкому, простолюдина достойному. А ведь пришлось иным повесить мечи свои на гвозди, да в мастеровые идти. Ну, а как руки у них мастерствам не обучены, то вскоре вся дружина вместе с хлебопашцами на деревнях осела – к земле поближе.

Видя дело такое, решили князь с воеводой поход собрать по землям соседним, чтоб пограбить малость, да порядок привычный людям напомнить: кто есть на земле князь, а кто – холоп его. А то – забывать начали!

Но едва лишь дружина за ворота города выступила, как вышел из леса Иван и ученики его, и вмиг разоружили войско княжеское. Потому что, как сказал Иван, негоже самим вечному миру радоваться, а соседей на голод и гибель обрекать. Надо сделать так, чтобы не только княжество Вольское, но и все другие в вечном мире жили, да радовались.

И понял тогда князь, что вечный мир вовсе не по нраву ему. И мешает он истории естественным ходом идти. Потому что в истории всегда кто-то на земле пашет, а кто-то землю стережёт ту. И тот, кто стережёт, право особое имеет, потому что сильный. И сильные между собой всегда соревнуются, определяя – кто кому служить и подчиняться должен. А если кто не понимает жизни – того жизни лишать требуется, ибо необходимо людям жить в согласии.

Иван же с учениками смуту посеяли, и право сильного люди позабыли. А значит – за миром придёт большая смута, и, чтобы избежать её, должен Ярополк зло в лице Ивана извести.

Только как сделать это, Ярополк не знал. И обратился к воеводе своему, Далмацию, за советом. А Далмаций тот был древний и мудрый, и помнил ещё время, когда Солнце колесом вспять ходило, и были на том колесе тайные знаки начертаны.

И, подумав, дал такой совет Далмаций, что и не ожидал Ярополк. А именно – послать к Хану в степь гонца, и призвать его вместе с полчищами на родную землю.

Сказано – сделано. Недели не прошло, как появились на горизонте несметные Хановы полчища. И, как всегда, вышел им навстречу Иван, и, как всегда, обезоружили полчища ученики Ивановы, а кочевников скрутили и наземь побросали.

И, по случаю освобождения объявил князь пир в честь Ивана и учеников его. И пригласил их к себе, в Летний дворец свой.

Почуял недоброе Иван, и сказал о том ученикам, но ответили ученики:

-Отчего не даёшь нам, учитель, раз в жизни сходить на пир, в нашу собственную честь устроенный? Разве ж не может князь отблагодарить нас щедро хоть раз за все годы, что мы мир ему обеспечиваем?

И отправились в Летний дворец на пир. Сам же Иван – не пошёл, дома оставшись.

А на том пиру лилось рекой вино, пока не сморил сон учеников Ивановых, и не уснул каждый из них крепким богатырским сном. После чего, обложенный со всех сторон соломой, загорелся Летний дворец княжеский. И лишь тогда зазвонил пожарный колокол, когда пламя охватило дворец полностью.

Так погибли все ученики Ивановы. Сам же Иван пришёл на другой день на пепелище и долго бродил по нему на глазах у многочисленной толпы зевак. И заметил, что мало кто в городе скорбит о гибели учеников его, а напротив: подсмеиваются люди, когда думают, что не видит он. А иные – и вовсе смеются без стеснения.

И, впервые за долгие годы, увидели жители города гнев на лице Ивановом.

-Кто к огню прибег, тот да от огня и погибнет! – изрёк он громогласно, к небу два перста воздев.

И, сказав сие, направился в лес, к идолу своему поганому. И побоялись подручные князя преследовать его, дав уйти. А три дня спустя налетели на город полчища Хана Степного, так долго часа своего ждавшего. Уговор с Ханом был у князя, дабы Ивана извести, да нарушил тот уговор степняк подлый…

Успел-таки Ярополк собрать дружину свою, да расслаблена оказалась дружина долгой праздностью, и, хоть бились воины храбро, быстро смяли их полчища ханские. И взял Хан свободный город Вольск, и предал его огню весь, не пожалев никого из жителей, дабы некому было упрекнуть его в предательстве. И был тот огонь во сто крат сильнее пожара в летнем дворце княжеском. И не осталось от города ничего, кроме пепелища огромного. Хан же, свершив злодеяние своё, отправился в степь с чувством отмщённого самолюбия.

И, когда узнал о том Иван, то вышел из леса и долго бродил по пепелищу. А потом отправился к идолу, упал пред ним на землю и три дня молил себе кару за то, что дал волю гневу, и гнев сей сгубил его город. Долго молил, мук и смерти просил…

Но не послал ему идол смерти. И с той самой поры Иван, в наказание за гнев неумеренный, вечно бродит возле погибшего города, и рассказывает о нём всякому, кого встретит… Только редко кто встречается ему в краях здешних, да и слушать хотят не многие…

Старик поднялся во весь свой длинный рост и погладил рукой бороду.

-А при чём тут гнев? – недоумённо спросил Олег. – Хан так и так город спалил бы.

-При том, что противен всякий гнев началам разумным, а ежели кто гневается – тот тёмным силам путь благословляет, — глухо отозвался дед.

-Так горожане сами виноваты! – вскричал Пашка. – Радовались, что ученики Ивана погибли! А князю – так и поделом: врагов призвал, чтобы своих обмануть! Только вот враг – хитрее оказался!

Старик мельком глянул на него, но не ответил, и медленно зашагал к реке.

-Куда же вы, дедушка? – крикнул ему вслед я.

-До берега пройдусь… песню воды послушаю… — и он исчез в темноте.

3.

Едва старик скрылся, Олег высказал своё мнение по поводу услышанного:

-Чушь собачья! Не могло такого быть!

-А я верю! – тотчас возразил Пашка.

Эта парочка всегда, казалось, готова была сцепиться по любому поводу.

-Мне другое интересно, — вмешался я. – Откуда он взялся – этот старик? Вокруг, ведь на три версты ни одной живой души нет!

-И говорит, что вчера ещё нас здесь видел… — кивнул Пашка.

-Да, пришёл откуда-нибудь… — отмахнулся Олег. – Главное, что в рассказе его один сплошной вымысел. Ну, как, скажите, Иван с учениками могли от стрел уклоняться? И вообще – почему никто уязвить их не мог? Ни за что не поверю, что такое без волшебства может быть!

-Значит, было волшебство! — ответил Пашка. – Дед же сказал, что поклонялся этот Иван какому-то идолу поганому… Так, может он, этот идол, и волшебной силой Ваньку наградил?

-Идол?! Пень корявый? – рассмеялся Олег. — Ты что же, правда, веришь подобным сказкам?!

-А почему бы и нет? – парировал Пашка.

-Тут дело не в волшебстве, — снова вмешался я. – А в принципе. Нужен ли вообще человеку мир? И может ли история идти другим путём, кроме как насилием и кровопролитием?

Олег словно ждал моих слов.

-Ничего изменить невозможно! Потому что так заведено в природе: сильный правит, слабые подчиняются. Вот, что верно сказал дед: так это, что Иван своим миротворчеством порушил все вечные принципы. Оттого и всё зло в конце его сказки!

-Ты на природу людскую узколобость не вали! – возразил Пашка. И прибавил: — Я считаю, пока человек насилие в мире не искоренил – не имеет он права считать себя разумным! А коли так – неча и про вечные принципы говорить!

-Дурак: насилие правило миром задолго до появления человека! Посмотри вокруг: любая охота хищника – то же самое насилие над жертвой! И так везде, уже четыре миллиарда лет!

-Ну, хотя бы между собой – могли бы люди договориться!

-Да никогда! Потому что и между людьми порядок поддерживается с помощью силы. Иначе – наступит анархия, и начнётся беспредел, который по сути – то же самое насилие, только стихийное. Оно-то, в свою очередь, породит стремление общества к порядку, то есть – насилию организованному. Это диалектика, Паша! Учись, пока я жив!

Олег был медалистом в школе, и в университете уверенно шёл на красный диплом. Сейчас он чувствовал явное превосходство перед братом и наслаждался им, словно боксёр-тяжеловес с более лёгким и слабым противником. Пашка, однако, не сдавался.

-Если б люди изменили систему ценностей – давно бы не было ни войн, ни преступлений, — гнул он своё.

-Система ценностей объективна, как закон, который по желанию не изменишь. Её можно только постигнуть. Эволюция – как раз и есть путь её медленного постижения.

-А вот и нет тут никакого закона! Смотри: маленький ребёнок ещё никаких правил не знает, так? Но учится говорить на том языке, на котором говорят взрослые. В русской семье ребёнок сам по-английски не заговорит. И так – во всём! Он впитывает те правила, по которым живут вокруг. Так вот, если взрослые изменят эти правила – и дети станут жить по-другому. И привыкнут жить без насилия.

-Государство без насилия – нежизнеспособно! Оно само – аппарат насилия! Читай классиков и учи историю! – Олег продолжал насмехаться над собеседником.

-Да просто никто не пробовал! – горячился Пашка. – Когда человек произошёл от обезьяны, ему приходилось жить по закону джунглей. А новые правила придумать – ума не хватает! Поэтому я и говорю: не может человек считать себя разумным! А ведь ни на небе, ни на земле не написано, что другие правила невозможны! Были же всякие философы! Вот только мало их, единицы! Возьми хоть Будду. Или – Иисуса! Они по-другому учили, не как в джунглях!

Внезапно я понял, что восторгаюсь Пашкой! Не обладая образованностью Олега, он демонстрировал интуитивную логику, словно древний мудрец, чей разум ещё не забит аксиомами схоластики, и истина предстаёт ему нагой непосредственностью. На миг я даже забыл, что ему – всего семнадцать лет. Хотя… Как раз в этом возрасте человек и бывает максималистом. Потом жизнь начинает пригибать его, ломать крылья, приучать ходить по земле, а то – и ползать…

Я слушал спор двух братьев и удивлялся: насколько они непохожи! И, хоть жизненный опыт подсказывал, что Олег прав, душой я, как футбольный болельщик, склонялся к позиции Пашки. Два года армии, с её уставными, а тем паче – неуставными отношениями напрочь отбили у меня желание «плавать против течения», однако и любви к течению – тоже не привили. И теперь, через два месяца после «дембеля», здесь, под открытым небом на берегу реки, я наслаждался отсутствием людей и всего, что с ними связано.

Но слушать спор ребят было всё же интересно! Мы втроём в этой ночи сидели у костра, словно единственные люди на земле. И то, что высказывалось на словах, имело вес не меньший, чем танковое сражение. Чувство было такое, как будто здесь и сейчас, в этом самом споре может родиться вечная истина…

-Легко учить, когда живёшь в обществе, которое тебя кормит и охраняет, — стоит на своём Олег. – Твоего бы Будду – к диким зверям, он бы сразу учить перестал! Потому что слова – только сотрясают воздух. А миром правит – сила! Так что, Паша, как заведено – так и надо жить! А равенства и всеобщей любви никогда на земле не будет!

-Может быть, никогда и не будет! Но это не значит, что надо соглашаться, и жить, как велят! Я вот – никогда не соглашусь! – зло возразил Пашка.

-Не согласишься? Ну, и дурак! – снова расхохотался Олег.

-Сам дурак!

Братья вновь готовы броситься друг на друга с кулаками. Мне едва удаётся отвлечь их фразой о том, что нашего старика что-то давненько нету.

-И комары опять налетели!

Ребята резко прекращают ссору.

-Смотри-ка, и правда: пока дед был с нами, комаров не было! – замечает Олег.

-Так куда ж он делся? – первым подрывается Пашка и кричит в темноту: — Дедушка! Ты где?

Ответа нет. Мы встаём и спускаемся к реке. Зовём так, что эхо разносит наши голоса на добрые километры. Но в ответ нам – лишь слабый шелест ветра, да плеск воды.

-Утопился, что ли?!

Потом возвращаемся к палатке. Спор, готовый перерасти в ссору, затихает. Мы допиваем свой кофе, и расползаемся по спальным мешкам.

С утра начинаем потихоньку собираться домой. Путь неблизкий, и хотелось бы вернуться не слишком поздно… По пути Пашка с Олегом вновь начинают переругиваться по поводу вчерашнего. Правда, при свете солнца всё видится иначе, и спор ребят как-то вяло блуждает по кругу, без всякой попытки договориться. Я не вмешиваюсь, меня по-прежнему волнует дед: откуда он такой взялся, и куда исчез? Впрочем, чем ближе к железной дороге, тем сильнее образ его размывается в глазах. И под конец я уже не могу с уверенностью сказать себе: был ли он вообще? Может быть, всё это – пригрезилось мне и ребятам от усталости? Может, мы задремали, да увидели один сон на троих?..

4.

Давно это было…

Больше двадцати пяти лет прошло. Но мысленно я очень часто возвращаюсь к той странной ночи на берегу реки, странному деду и его, ещё более странной истории про богатыря.

Жизнь сложилась так, что в ту же осень я навсегда уехал из Энска, и никогда не видел больше ни Олега, ни Пашку. Поначалу – мы ещё переписывались и созванивались, но затем – новая жизнь закружила так, что старые друзья сначала отошли на задний план, а затем – и вовсе растворились в прошлом.

Но вот недавно судьба занесла меня на несколько дней на родину. И я решил пройтись по улицам города юности, чтобы освежить в мозгу картины далёкого прошлого. Увы: чем дольше я бродил, тем меньше оставалось желания смотреть. Мозг, словно магнитофонная головка, записывая новую информацию, напрочь стирал старую. И теперь, пройдя улицу, я уже представлял не её прежний вид, а нарисованный заново. На месте деревянных домов – высились солидные многоэтажки, на месте саженцев – огромные деревья, или наоборот – вместо деревьев – широкие сады и бульвары. Прежний город стремительно уходил, чтобы никогда больше не вернуться…

Желание гулять резко сменилось желанием поскорее добраться до вокзала, и я свернул на обочину дороги, подняв руку в надежде остановить такси. Однако, вместо ожидаемого «Жигулёнка» возле меня затормозил чёрного цвета «Мерседес». Правая дверь открылась, и улыбающееся лицо водителя промолвило:

-Садись! Подброшу!

Я был поражён: это оказалось лицо Олега.

Слегка раздавшееся вширь, со следами прожитых лет, оно, тем не менее, почти не изменилось. И даже обрамлялось прежней «квадратной» короткой причёской, разве что – прошитой тонкими нитками седины…

…«Здорово! Как? Нормально, а ты как?» — первые две минуты мы, наполненные радостью, перебивая друг друга, сорили общими вопросами и междометиями. Лишь затем разговор перешёл в нормальное русло. Я в двух словах рассказал о своей жизни, Олег – о себе. Оказалось, что он работает на «Азимуте» — был когда-то такой завод в Энске. Только теперь называется как-то сложно – я не запомнил. Зам генерального директора по производству.

-Второй человек на предприятии! Так что: вообще-то я обычно на служебной езжу… Но сегодня выходной, водителя отпустил, так что – на своей! – не без гордости обвёл он взглядом салон.

-Поздравляю! – я протянул руку для пожатия. – И как: есть работа на «Азимуте»?

Он коротко кивнул. Затем пояснил:

-Поначалу сложно было. А после: как военные заказы начались, нормально стало.

Оказалось, что ради этих заказов именно Олег в своё время объездил чуть не пол страны.

-Оборонка никогда не подводит! – снова подмигнул он. И почему-то вдруг спросил: — Деда на речке помнишь?

-Конечно, помню! А что?

-А то, что прочистил мне тогда мозги этот дед своей байкой! Помнишь, кто первый в его городе возроптал? Правильно: кузнецы! Потому что кузнецы – это оборонка! И если хочет держава сохранить могущество, то в первую очередь будет военную промышленность поднимать! Когда трудные времена наступили, народ заметался: кто куда… Вот тут-то я и вспомнил дедовскую байку! Как видишь – не прогадал!

Я был поражён. Ни разу, вспоминая ночь на Талке, я не оценивал рассказ старика с такой стороны.

-Кстати! Уж коли вспомнили про деда… Как там брат твой – Пашка?

-Погиб Пашка. На стройке работал, да с восьмого этажа упал…

У меня на миг перехватило дыхание от неожиданности. Сразу вспомнились длинная тощая фигура, вихрастый лоб и большие добродушные глаза.

-И давно?.. – спросил я после минутной паузы.

-Да, уж года три, наверно…

-Надо же… — я всё ещё не верил словам Олега. – Как же он так?

-Да, у него вся жизнь вкривь и вкось! – в голосе Олега мне послышалось какое-то пренебрежение. – Так что: ничего удивительного… И тоже, кстати, из-за деда!

-В смысле? – не понял я.

-Да он после того раза как будто с ума сошёл. Пацифистом стал – другого такого не сыщешь! Никаких войн, говорит, не должно больше быть! И вообще – никакого насилия. Любое причинение боли – зло. А значит: надо все армии распустить, военные заводы – закрыть, любую патриотическую агитацию – запретить, и тому подобное. Как узнал, что я на военку работаю – возненавидел пуще чем Гитлера… Как будто это я таким мир создал…

Он сказал о ненависти, а у меня стояло перед глазами улыбающееся лицо Пашки, и отчего-то показалось, что скорее старший брат возненавидел младшего, чем наоборот. По крайней мере, плохо скрываемое злорадство слышалось в голосе Олега. Мне стало досадно: и зачем только я его встретил, и для чего сел в эту машину? Жил бы, и жил себе воспоминаниями четвертьвековой давности! Дивился бы странному деду и его не менее странной сказке. А так? Как будто грязная клякса капнула на чистый лист памяти.

-А чем он всё-таки занимался? – спросил, тем не менее, я

-Да, разным… – пожал плечами Олег. – В сельское хозяйство, помнится, ударился. Потому что, дескать, вольным хлебопашцем стать решил. Всё говорил, что если захотеть, весь мир можно одним урожаем шесть раз досыта накормить. Достал, если честно, своими идеями! Человечество, типа, по неправильному пути идёт. А он, вроде как, знает, где правильный!.. Поближе к природе, подальше от людей. Короче: арендовал землю в какой-то глуши, трактор прикупил, амбар какой-то разваленный… На тракторе том в овраг сковырнулся – едва жив остался. Посеял: я уж не знаю как, да только – взошли у него одни сорняки… На другой год, правда, собрал кой-какой урожаец, в амбар ссыпал; да вот только сгорел тот амбар, вместе с урожаем…

Олег не мог сдержать позывов смеха, и дальше говорил поэтому с некоторым трудом.

-Попробовал пчёл разводить. Пасеку затеял. Ну, те пчёлы его как-то раз и покусали. Едва не помер: месяц в коме лежал. А, как вышел из комы – то так и вовсе сдурел: надо, говорит, общину собирать, и махнуть всем вместе в Сибирь, туда, где никаких людей нету. Отказаться, говорит, от всех благ цивилизации: чтоб ни машин, ни интернета. Чтоб, говорит, даже почты никакой! Ко мне всё подруливал, агитировал в общину эту вступить. Чтоб я его деньгами ссудил – на первое время.

-Не дал? – спросил я.

-Конечно, не дал! Что ж я, дурак что ли? Он мне ещё за разбитый трактор должен остался, да за лекарства! Кому, думаешь, после пчёл пришлось лечение оплачивать? Мне, конечно! Короче, отказал я ему, а он мне так и говорит: «Сволочь ты продажная! За барские коврижки, типа, совесть продал!» Ну, слово за слово, сцепились не на шутку. Хотел я ему навесить по натуральному, как в детстве; да он, сука, меня скрутил, на землю бросил, и ушёл… С тех пор больше и не виделись. Я уж от людей узнал, что он погиб. А что поделаешь, коли мозги без извилин? Мне потом рассказывали: Пашка, говорят, простенок какой-то сложил, стал поправлять, да сам на него и облокотился. А раствор – не схватился ещё! Вот он, вместе с простенком-то, и навернулся… Но, говорят, упал очень умело: как кошка – на четыре лапы. Ловкий был!.. Было бы пониже – выжил бы. А так – переломал всё, что мог. И всё равно – ещё два часа прожил! Даже, говорят, вроде, в сознании был, разговаривал…

-У него, поди, семья осталась?

-Да какая семья?! Была какая-то баба с ребёнком… Прожил с ней лет семь; своего так и не заделал. Она, как Пашки не стало, сразу нашла кого-то. Да я точно не знаю, не интересовался…

-Да уж… — протянул я, вспоминая рыжий чуб и добродушные глаза. – Жалко Пашку!..

-А мне вот – ни хрена не жалко! – отрезал вдруг Олег. – Сплошной позор, да убытки! Ничего не скажешь: послал бог братца!.. Ну, как говорится: где послал, там и прибрал…

Олег лихо обошёл по обочине замешкавшуюся на дороге пару машин.

-А жизнь всё сама по местам расставила! – сказал он, вырулив на прямую. — У меня-то, как раз, теперь и домик на природе есть! Да ещё какой: Пашка бы обзавидовался! Два этажа, восемь комнат… Экология! Бабы по звонку прямо в баню приезжают. Хочешь: поехали прям щас со мной, посидим, тёлок пригласим, попаримся заодно…

Я покачал головой:

-Не… Я не обзавидуюсь.

-Что?! – Олег пристально посмотрел на меня.

Удар попал в цель. Олег всегда был тщеславен, даже ещё в школе. А успех в карьере явно приучил его к лести. Вот только успех этот показался мне каким-то мелким. Мне вдруг стало противно, захотелось вдохнуть свежего воздуха.

-А знаешь, правильно Пашка тебя назвал: продажный ты! – как-то, не удержавшись, сорвалось с языка.

-Что ты сказал?! – глаза Олега резко превратились в щёлочки.

-Останови машину! – сказал я, но тормоза уже и без моих слов скрипели в полный голос.

Машина встала у обочины.

-Выходи!

Едва я вышел, машина сорвалась с места. «Чтоб ты сдох, сволочь!» — произнёс я в голос, и, не оборачиваясь, стремительно зашагал прочь от дороги.

Внезапный скрежет, а за ним удар, рвущий барабанные перепонки, привёл меня в сознание. Я обернулся. Посреди перекрёстка, возвышаясь над легковушками, слегка покосившись от удара, стоял здоровенный КАМАЗ с полуприцепом. Его оранжевая кабина напоминала сейчас морду голодного хищника, из пасти которого (вернее – из-под бампера) торчали остатки чёрного «Мерседеса», из которого я только что вышел. Ещё секунду назад шикарное авто напоминало теперь надкусанный пирожок, вся левая сторона которого скрылась в безжалостной пасти грузовика.

Моя злость мгновенно прошла. Я стоял, и оцепенело смотрел, как меняются картинки перед глазами; словно время сжалось, как при ускоренном воспроизведении кинофильма. Откуда-то появилась толпа зевак, возникли машины полиции, «Скорой помощи», и ещё каких-то спецслужб. Бригада спасателей принялась извлекать из покорёженной машины то, что осталось от водителя.

И чего я вдруг на Олега так взъелся? Как будто он один виноват, что детское соперничество с братом переросло во взрослую нетерпимость? И разве есть его вина в гибели Павла? Что я вообще знаю об их отношениях, чтобы судить человека за пару насмешливых высказываний. Тем более что Олег всегда был насмешливым, даже ещё в школе; что вовсе не мешало нам когда-то быть друзьями…

Кстати, у него, ведь, наверняка, есть близкие… А мы как-то даже не вспомнили о них. Зато теперь невысказанное и не услышанное потоком проносилось в мозгу, словно одновременная речь многих людей. И, вместе с этим, передо мной откуда-то возник образ богатыря Ивана, кающегося перед идолом за гнев неумеренный. Так откуда всё-таки взялся этот странный старик, рассказавший не менее странную историю? И только ли притчу о богатырях нёс он в своём повествовании, или был в ней какой-то более глубокий смысл, который не уловил тогда ни один из нас? О том, что все мы связаны друг с другом невидимыми нитями, неосторожно задев которые можно стать причиной чьей-то гибели…

Я вдруг понял, что до конца дней теперь буду помнить этот эпизод своей жизни. Ведь, не вспыли я – проскочил бы сейчас Олег перекрёсток секундами раньше. Да и откуда вообще взялся этот КАМАЗ – ведь движение большегрузов в центре города запрещено?.. К тому же в воскресенье, когда машин вообще мало.

Я развернулся и, бросив место аварии, снова пошёл бродить по улицам города. Теперь я уже сам хотел стереть из памяти оставшиеся образы юности. И когда, через два с половиной часа мимо меня за окнами вагона поплыли контуры уходящего Энска, я был убеждён, что никогда сюда не вернусь.

Впрочем, теперь, когда город от меня далеко, я уже ни в чём точно не уверен…

Стас НЕСТЕРЮК